Заглавная страница Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь КАТЕГОРИИ: АрхеологияБиология Генетика География Информатика История Логика Маркетинг Математика Менеджмент Механика Педагогика Религия Социология Технологии Физика Философия Финансы Химия Экология ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Тема 2. Политическое пространство и политическое время.
Политическое пространство – это многоуровневый, многомерный мир, в котором разворачиваются политические отношения по поводу завоевания, использования и удержания власти.
Уточним, что в данном случае речь идет о политическом пространстве как месте существования политического бытия, о топографическом измерении политики. Вряд ли что еще имеет более важное значение для жизни этноса и государства, чем пространство. Это не только место, где проживает этнос, где формируются политические институты, где добывают и используют ресурсы, это «жизненное пространство», которое во многом определяет особенности ментальности народа, его культуры. Борьба за пространство в большинстве случаев является главной причиной войн и конфликтов в истории человечества. В зависимости от рассмотрения политического пространства как цели или как средства условно можно выделить несколько его уровней по следующим критериям: на политическом пространстве находятся политические субъекты; за политическое пространство ведется борьба; посредством политического пространства осуществляются политические цели. Вначале политическое пространство ограничивалось сушей, однако с развитием флота политическое пространство расширяется, так как контроль морского пространства увеличивал шансы на политическое лидерство. XX столетие кардинально изменило представление о политическом пространстве, которое стало трехмерным благодаря появлению авиации. Воздушное пространство оказалось основной ареной столкновения интересов крупных мировых держав, а развитие военной авиации – приоритетной задачей военной промышленности государств-лидеров. Однако уже во второй половине прошлого века генеральным направлением в военных стратегиях стало развитие космических технологий. Борьба за контроль над политическим пространством расширилась до космических размеров. Космическое пространство превратилось в арену демонстрации военной и политической мощи сверхдержав. Но вскоре информационные технологии качественно изменили представление о принципах функционирования политического. Виртуальное пространство не только стало оказывать воздействие на политическую реальность, оно стало его конструировать.
Политическое пространство, таким образом, структурно можно представить как состоящее из следующих уровней: наземный уровень; водный уровень; воздушный уровень; космический уровень; геоэкономический уровень; информационный уровень. Надо отметить, что в дальнейшем по мере развития новых технологий, эта структура будет дополняться новыми уровнями. Теоретически можно выделить следующие взаимосвязи пространства и политики: влияние пространства на формирование культуры, этноса, государства и его политического устройства; пространство как цель политических интересов, отсюда геостратегические задачи, определяющие внешнюю политику, форму и механизмы расширения территории и защиты границ; пространство как политический регион; пространство как цивилизационное пространство, где границы этих образований определяются социокультурным и религиозным факторами; пространство как территория государства, задачей которого является: а) обеспечить безопасность, отсюда стратегия укрепления геостратегических зон и регионов; б) согласование интересов и контроль федерального центра за деятельностью административно-территориальных единиц в целях сохранения устойчивости государства и укрепления его безопасности; воздушное, космическое, информационное и геоэкономическое пространство как место столкновения политических интересов. Политическое пространство изучается геополитикой, геоэкономикой, военными науками, политической регионалистикой, политической глобалистикой, мировой политикой. Чтобы проиллюстрировать вышеизложенное, обратимся к концепциям, в которых отражена взаимосвязь пространства и политики. Впервые проблема влияния географического фактора на политику поднималась в работах Платона и Аристотеля, позже Ж. Бодена, Ш. Монтескьё. Они рассматривали влияние климата, географической среды, особенности почвы как основные факторы в формировании государства, его политических институтов и политического строя. В своей знаменитой работе «О духе законов» Ш. Монтескьё выявил взаимосвязь между особенностями территории, на которой проживает народ, и его характером: «Бесплодие земли делает людей изобретательными, воздержанными, закаленными в труде, мужественными, способными к войне; ведь они должны сами добывать себе то, в чем им отказывает почва. Плодородие страны приносит им вместе с довольством изнеженность и некоторое нежелание рисковать жизнью». Монтескьё также считал, что особенности климата и почвы определяют и особенности политической системы. Так, например, в местах, где климат наиболее благоприятен для занятия сельским хозяйством, народы менее дорожат своей политической и гражданской свободой, и главной ценностью для них становится безопасность. «В стране с подходящей для земледелия почвой, естественно, устанавливается дух зависимости. Крестьяне, составляющие главную часть ее населения, менее ревнивы к своей свободе; они слишком заняты работой, слишком поглощены своими частными делами. Деревня, которая изобилует всеми благами, боится грабежей, боится войска..».
В XIX в. проблема географического фактора получила дальнейшее развитие в работах французского историка Ж. Мишле, отмечавшего, что понятие «земля» носит более расширенный характер, и это не только «театр действия, где оказывают влияние пища, климат, но и влияют самым разным образом гнездо, птица, родина, человек». В XX в. данная проблема нашла свое продолжение в различных теориях, среди которых теория этногенеза Л. Гумилева, согласно которой «в основе этносов лежит не похожесть особей его составляющих, а связи, цементирующие коллектив и простирающиеся на природные особенности населяемого данным коллективом ландшафта»[7]. Разнообразие ландшафта является фактором, определяющим их взаимодействие: «Степные просторы… всегда были удобны для развития скотоводства. Поэтому в Восточную Европу переселялись азиатские кочевники… Они вступали в военные и хозяйственные контакты со славянами, хозяйство которых базировалось на лесных массивах. Однако кочевое хозяйство не может существовать вне связи с земледельческими, потому что обмен продуктами одинаково важен для обеих сторон. При постоянном взаимодействии «истории природы и истории людей» – Леса и Степи – русичи выступали как представители Леса, который не только кормил, давал материал для сооружения жилищ и поселений (деревня – дерево), но и позволял укрыться от конницы неприятеля». На рубеже XIX–XX вв. сформировалась геополитика как наука, изучающая политические процессы в их пространственном взаимоотношении. Это географически интерпретированная политическая доктрина, отражающая сложную зависимость и связь внешней и внутренней политики государства с его географическим положением – климатом, природными ресурсами, территорией и т. д. Геополитика главное внимание направляет на изучение возможностей активного использования политикой факторов физической среды и воздействия на нее в интересах безопасности государства. И это прежде всего территориальные проблемы государства, его границы, использование и распределение ресурсов, включая и людские. В геополитической науке пространство стало рассматриваться как фактор, обусловливающий особенности внешней и внутренней политики. В классической политической картине мира политическое время обладало яркими качественными характеристиками, среди которых важнейшее значение имели вектор времени, его скорость, шкала и социокультурная специфика. Несомненно, политологи переосмысливали фактор политического времени как историческую категорию, и вновь открытые или постигаемые политические ценности могли получить право на жизнь только после их творческого включения в «дней связующую нить». Но сам вектор времени — от прошлого — к настоящему и будущему, — эта «цепь времен» казалась непреходящей и вечной в классической политической картине мира.
Качественное осмысление политического времени получило свою интерпретацию уже в античности. Древнегреческие философы различали хронос — формальное время и кайрос — подлинное время, исполненное содержания и смысла. Пауль Тиллих, размышляя над понятием «кайрос», подчеркивает: «Лишь для абстрактного, отстраненного созерцания время является пустой формой, способной вместить любое содержание; но для того, кто осознает динамический творческий характер жизни, время насыщено напряжениями, чревато возможностями, оно обладает качеств енным характером и преисполнено смысла. Не все возможно во всякое время, не все истинно во всякое время и не все требуется во всякое время». Политическое время — это время-кайрос, стерегущее эпохальные моменты истории. Его пульсацию можно почувствовать в маленьких политических кружках и на многотысячных митингах, где проявляется духовная тревога; оно может обрести силу в пророческом слове политического трибуна. Но политическое время нельзя продемонстрировать и навязать: оно свободно, подлинно и уникально, ибо само является судьбой культуры. Структурные типы политического времени переосмысливались в классической политической науке в соответствии с общей теорией политического развития. Наиболее известными являются формационная, модернизационная и цивилизационная классификации. С точки зрения теории общественно-экономических формаций (К. Маркс) политическое время делится на пять эпох: первобытно-общинную, рабовладельческую, феодальную, капиталистическую и коммунистическую. В основу классификации здесь положен способ производства материальных благ, который задает определенную специфику всей исторической эпохе, а также темпу и качеству ее политического времени. Теория модернизации, провозгласившая всеобщий переход от традиционного — к современному, модернизированному индустриальному обществу, значительно упростила процесс осмысления структуры политического времени. В модернизационной картине мира четко выделяются только два типа времени — традиционное и современное. При этом традиционность прочно ассоциируется с отсталостью, замедленностью, архаичностью и цикличностью политического времени, а модерн, напротив, — с прогрессивностью, линейностью и ускорением темпа и ритма политических часов истории.
Гораздо более глубоко в философии политики подошла к интерпретации феномена политического времени теория цивилизаций. С точки зрения цивилизационного анализа политические культуры разных стран и народов отличаются своей временной ритмикой: есть динамичные культуры, неудержимо устремленные в завтрашний день, но есть и другие — где замедленный ритм времени рождает вечное томление «по утерянному раю». Поэтому в диалоге цивилизаций нет единого для всех пространства-время, и это рождает один из драматических парадоксов классической хронополитики: чем более медленную временную ритмику имеет цивилизация, тем выше вероятность того, что ее традиционное политическое пространство станет сокращаться под влиянием вторжения более динамичных культур. Вопрос о взаимосвязи политического и социокультурного времени — это вопрос о том, насколько политический процесс детерминирован культурой. Известно, что время никогда не бывает нейтральной количественной шкалой для измерения человеческого опыта. Социокультурное время отражает ритмы коллективных действий в каждой цивилизации, политическое время — ритмы политической жизни. Как и пространство, время выступает универсальным контекстом любой культуры. Питирим Сорокин и Роберт К. Мертон подчеркивают, что «системы времени варьируются вместе с социальной структурой». Точки отсчета для измерения социокультурного и политического времени в каждой цивилизации выбираются среди событий, социальная значимость которых зависит от национальных традиций и обычаев. Социальные антропологи считают, что основанием для определения длительности недели в каждой цивилизации может служить повторяющийся ритм рынка и ярмарок: восемь дней в раннем Риме, десять — в Китае, семь — в иудео-христианской традиции, пять или шесть — в отдельных районах Африки и Центральной Америки. Несомненно, счет времени отражает также биологическую необходимость в отдыхе для большинства людей. Один день обязательно выделяется для отдыха или религиозных ритуалов и молитв (воскресенье — в христианстве, суббота — в иудаизме, пятница — в исламе). При этом социокультурное время обеспечивает... определенные рамки для каждого типа человеческой деятельности — политической, экономической, социальной. Вместе с тем любой из этих видов деятельности обладает собственной, отличной от других временной матрицей. Цивилизационный анализ политического времени дал ответ на весьма важные вопросы: в какой степени социокультурное время способно определять ритмы времени политического и какова степень «свободы» политиков от национальных социокультурных традиций?
Обращаясь к социокультурной временной ориентации, политологи выделили несколько основных аспектов: уровень и глубину осознания времени, вектор времени и доминирующие ценности. Каким образом все эти факторы влияют на матрицу политического времени? Начнем с уровня и глубины осознания времени. Исследователи отмечают, что для социокультурных процессов наблюдается прямо пропорциональная зависимость: чем выше уровень социокультурного развития цивилизации, тем выше уровень осознания социокультурного времени. Как пишет Петр Штомпка, «на одном полюсе — одержимая озабоченность течением, прохождением, недостатком времени и т.д. (синдром “время—деньги”), на противоположном — безразличие, пренебрежение временем, вседозволенность обращения с ним (синдром “отложим на завтра”)». На ранних стадиях развития культуры ритм задают периоды сбора урожая, охотничьи сезоны, периоды дождей или засухи. Е. Эванс-Причард заметил, изучая племена нуеров в Судане, что они живут сиюминутным временем, воспринимают лишь настоящий момент, связанный либо с метеорологическими условиями, либо с естественным окружением и повседневной деятельностью. Наблюдения Эванса-Причарда подтверждает Барбара Адамс: по ее мнению, время в жизни ранних обществ было чем-то вроде вторичной, зависимой переменной, выполняя исключительно инструментальные функции. На более поздних этапах развития культуры ритм задают религиозные праздники, торговые ярмарки, социальные и политические ритуалы. В индустриальном обществе время превращается в центральный координатор человеческой деятельности. Джек Гуди пишет, что время — «это ключевая машина современного мира, превосходящая по важности паровой двигатель». Помимо ритма трудовой недели в рыночном обществе важное значение играют сезонные распродажи и каникулы. Поэтому временные периоды, даже номинально равные, проходят с неодинаковой скоростью, а даты имеют не только календарное, но и культурное значение. Для индустриального человека время принимает форму ресурса, который можно потратить, сэкономить, продать, распределить или обменять. Льюис Мэмфорд пишет: «Оплата по часам, контракты по часам, работа по часам, еда по часам; и ничто не свободно до конца от печати календаря или часов». Деспотизм времени свидетельствует о том, что оно перестает играть роль рабочего инструмента и превращается в независимую переменную, определяющий фактор социально-политической жизни. Однако уровень осознания социокультурного времени неоднозначно влияет на матрицу политического времени цивилизации. Тоталитарные политические режимы XX в., возникшие в высокоразвитых странах (фашистская Германия, Италия в период правления Муссолини, франкистская Испания) с высоким уровнем восприятия социокультурного времени, продемонстрировали низкий уровень осознания времени политического, вседозволенность обращения с ним. Диктаторы вообще склонны преувеличивать свои возможности: им часто кажется, что они способны остановить стрелки политических часов, заставить служить себе демона политического времени. И каждый раз это заканчивается катастрофой. Драматический разрыв между высоким уровнем осознания социокультурного в... ремени и низким уровнем политического погружает общество в хаос волюнтаристских решений. Второй группой факторов, существенно влияющих на социокультурное время, выступают вектор ориентации и доминирующие ценности. Существуют цивилизации, которые «живут историей», они обращены назад — к событиям и традициям славного прошлого. Другие тесно связаны с настоящим, они живут сегодняшним днем и в нем находят источник энергетики. Третьи обращены в будущее, для них магическим значением наделено слово «завтра». Принято считать, что американское и российское общество имеет преимущественно перспективную ориентацию, китайское использует настоящее как центральную точку, из которой поток существования растекается в обе стороны, а индийское живет ретроспективной ориентацией. В то же время внутри каждой цивилизации также существует дифференциация: различные этнические, религиозные и профессиональные группы могут выбирать свою временную перспективу. Как отмечает Петр Штомпка, в американском обществе средний класс ориентирован на будущее: он стремится к достижениям и карьере и готов отложить немедленное вознаграждение на завтра. Также ориентированы представители большинства профессий, поскольку реалистично оценивают время. Но отдельные регионы (Старый Юг) или патриархальные семьи живут своими воспоминаниями о прошлом. Наконец, маргинальные слои общества — бродяги, бездомные, безработные — живут исключительно сегодняшним днем. Если вектор социокультурного времени складывается из суммы социокультурных ориентаций всех слоев и групп общества, то вектор политического времени зависит преимущественно от поколения, господствующего на политической сцене. Следовательно, направление политического времени может достаточно часто меняться, не совпадая с социокультурной традицией. Такая ситуация часто возникает в модернизирующихся странах. Общество в целом может иметь ретроспективную ориентацию, отдавая предпочтение повторяемости, сходству и порядку, а вектор политического времени — перспективную, ориентируя на изменения, новизну и прогресс. Наступает ситуация драматического напряжения, намечается болезненный разрыв, который может спровоцировать гражданскую войну. Политический класс должен чутко прислушиваться к ритмам национальной культуры, чтобы не нарушить тонкой гармонии социума. В культуре существуют парадоксы, когда на крутом повороте развития неожиданно самое архаичное оказывается самым перспективным. Большевики в России истребляли кулаков, но именно кулаки могли бы стать классом перспективных фермеров, способных накормить голодную страну. В запасе у политического класса должны быть технологии, выявляющие такие парадоксы культуры. Арабская пословица гласит: на крутом повороте хромой верблюд оказывается первым. Нетерпеливые модернизаторы привыкли жестоко расправляться с архаичными национальными традициями, видя в них «хромого верблюда». Но искусство политики как раз и состоит в том, чтобы заставить социокультурные традиции служить политическим целям. Сравнивая социокультурное и политическое время цивилизаций, нельзя не заметить, что одни и те же события общественной жизни выглядят по-разному в этих двух временных матрицах. Жаркие дебаты в парламенте и падение кабинета, смена правительства, ротация политических элит — все эти события значительно влияют на политическое время и часто весьма несущественны для социокультурного измерения. Политическое время как бы встроено внутрь более «крупного» социокультурного времени. Поэтому в тех случаях, когда ритмы культурной и политической жизни совпадают, наступает явление резонанса — общество получает «второе дыхание», испытывает небывалый подъем культуры. Интересно, что в периоды такого «благополучного» развития, когда все сфокусировано на изменениях и движении вперед, интерес к социокультурным традициям у политиков слабеет. Политические лидеры вообще склонны переоценивать значение политического времени для с... удьбы культуры. Широко распространено мнение о том, что в наш динамичный век новизна и оригинальность политических решений становится доминирующей ценностью. Основное внимание уделяется политическим технологиям, в которых политики видят инструменты рационального изменения мира. «Священность и незыблемость прошлого культуры как главного символического регулятора социальных, политических и культурных изменений уступают место инновациям и ориентации на будущее как на базовые культурные изменения». Однако в период политических кризисов общество неизменно обращается к забытым социокультурным традициям, ищет опоры в привычных ритмах социокультурного времени, апеллирует к опыту предшествующих поколений. Политическое и социокультурное время — это два мощных потока, которые, соединяясь, становятся неиссякаемым источником динамизма цивилизации. Информационная революция оказала решающее влияние на все качественные характеристики политического времени: ход политических часов истории под влиянием разнонаправленных сетевых информационных потоков мгновенно утратил монотонное, линейное течение. Политическое время приобрело бифуркационный, кризисный, стохастический характер. Что же случилось с временем в новой, постклассической картине мира? Еще в начале XX в. всемирно известный физик Альберт Эпштейн доказал, что время может сжиматься и растягиваться, и только для обывательского сознания оно течет неумолимо вперед, в постоянном темпе, отмечаемом часами и календарями. На самом деле время деформируется и искривляется, а конечный результат зависит оттого, как мы его измеряем. Американский ученый астрофизик Джон Гриббон, изучавший так называемые «черные дыры», заметил, что в максимально особом случае сильно сжимающегося объекта (каким и является «черная дыра») можно совершенно отрицать существование времени, пока вы находитесь вблизи такого объекта. Информационные сетевые потоки обладают во временном измерении всеми качествами «черной дыры»: время здесь максимально ускоряется, движется со скоростью света и информация может мгновенно передаваться одновременно в разные точки пространства. Это позволяет говорить об «исчезновении» времени (в его классическом понимании) в сетевых потоках, что в сфере политики приобретает особое значение. В виртуальном политическом пространстве «распадается связь времен»: прошлое утрачивает свое значение, настоящее политическое время приобретает гипертрофированное значение и будущее политическое время попадает тем самым в непосредственную зависимость от настоящего. Как подчеркивает Э. Гидденс, «в мире постмодернити взаимоотношения пространства и времени уже не будут упорядочены историчностью». Историчность можно понимать как использование прошлого политического времени для формирования настоящего и будущего. Разрыв с историчностью означает, по существу, торжество «безвременья» в виртуальном политическом пространстве, где настоящее политическое время становится всевластным, авторитарным диктатором, способным оказывать решающее воздействие на контуры будущего политического времени. С. Кара-Мурза дает образное определение новому типу виртуального политического времени — «время спектакля», где разорвана связь времен, человек лишен исторических координат, что снимает субъективную психологическую защиту от политических манипуляций в виртуальном пространстве. Такое «остановившееся время» способствует устранению смысла всего происходящего на политической сцене: события воспринимаются без всякой оценки в рамках моральных норм и исторических традиций — как очередная чисто развлекательная политическая сенсация. Французский философ К. Касториадис отмечает: «Сейчас существует воображаемое время, которое состоит из отрицания реального прошлого и реального будущего — время без действительной памяти и действительного проекта. Телевидение создает мощный и очень символичный образ этого времени: вчера сенсационной темой была Сомали, сегодня о Сомали вообще не упоминают: если взорвется Россия, к чему похоже идет дело, то поговорят два дня о России, а потом забудут о ней. Сегодня ничему не придается действительно высокого смысла, это вечное настоящее представляет собой суп-пюре, в котором все растерто и доведено до одного и того же уровня важности и смысла». Человек, лишенный исторической памяти, утрачивает самое главное — он отрывается от своих цивилизационных «корней», от социокультурных традиций и моральных норм, которые освящены памятью предков. Исчезновение историчности политического времени, таким образом, означает одновременно исчезновение его социокультурных и сакральных координат, утрата всех «высоких смыслов» — наступление тупого безвременья, где все позволено и все одинаково безразлично.
|
|||||||||
Последнее изменение этой страницы: 2021-05-12; просмотров: 122; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.129.26.66 (0.04 с.) |